Маргарита ЦАЙ

С каждым годом среди нас остается все меньше тех, кто помнит тьму, окутавшую умы и сердца людей в начале и середине прошлого столетия. В то же время, всё чаще свидетели репрессий и голодомора решаются рассказать об этом мрачном периоде. В преддверии Дня памяти жертв массовых репрессий мы встретились с тем, кто выжил на пути из Дальнего Востока и, несмотря на все выпавшие ему испытания, сохранил веру в людей и доброе чувство юмора – с Александром Михайловичем Сон. Многие старожилы знают его как художника-оформителя.

— Александр Михайлович, вы один из самых пожилых корейцев в нашем районе, кто пережил переселение, и мы бы хотели запечатлеть ваши воспоминания.
— Я сам ничего не помню ни о Дальнем Востоке, ни о дороге сюда. Мне ведь и года не было, когда нас с семьей переселили, но отец мой был человеком грамотным, и к нам часто заходили соседи, особенно мамины подруги, чтобы послушать его рассказы. В том числе они иногда обсуждали и то, как нас перевозили. Я слушал их и делал выводы.
— Отец рассказывал о том, как вас переселили?
— Когда Япония вторглась в Китай, в июле 1937 года, власти СССР испугались, что на Дальнем Востоке появятся японские шпионы. Моих родителей и других людей собрали за 24 часа. У некоторых мужья работали в других городах. Некоторые семьи оказались не в полном составе. Например, братья моей мамы тогда не были с нами. Мама так и не смогла их найти до конца своей жизни.
— Он рассказывал о самой дороге, о том, как они выжили во время переселения?
— О том, как они выжили, я не знаю. Знаю, что дорога была тяжёлая. У моей матери было восемь сыновей и три дочери. Семь сыновей погибли по дороге — от тифа, кори и других болезней. Иногда по два человека в день хоронили. Кто же мог их лечить? Среди переселенцев было много грамотных людей. Некоторые начинали возмущаться, и тогда их расстреливали. Если кто-то отказывался ехать, его уводили, и больше он не возвращался.
— Мне рассказывали, что людей высаживали в голой степи, и многие погибали в первые месяцы уже здесь. 
— Когда родителей здесь высадили, вокруг не было ни одного дерева, а там, где сейчас пятый гаражный кооператив, был пятый аул. Благодаря жителям этого аула мы и выжили. Отец постоянно говорил нам: "Никогда не забывайте, что для нас сделал казахский народ. Если бы не они, мы бы все замерзли и умерли." Они тогда сами бедно жили, но нас приютили и подкормили. Дети спали в одной куче под шкурами. Они относились к моему отцу, как к брату, и он считал их своими братьями.
В том же году отец устроился на работу. Здесь два татарина занимались добычей золота, и оно лежало прямо на поверхности. В месте, где сейчас находится скотомогильник, золото просто копали с поверхности, без шахт или рудников. Так как отец был золотодобытчиком на Дальнем Востоке, тут из-за него даже спорили. Для них он был на вес золота, ведь он мог просто взглянуть на поле и камни и определить, есть ли там золото или нет.
Когда отец был жив, мы хорошо жили. Он купил квартиру, жители пятого аула подарили ему теленка. Для шахтеров был специальный магазин, который назывался "золотой магазин". Там ничего не продавали за деньги, только за купоны, называемые "золотыми купонами" – маленькие квадратики с цифрами, обозначающими сумму в рублях. Шахтеры, работавшие на золотодобыче, имели первую категорию снабжения.
— Вы рано потеряли отца?
— Да. После его смерти, в 1949 году, мать постепенно продавала все наше имущество. Мы переезжали в дома все меньшего и меньшего размера. Последний дом был с одним маленьким окошком. Летом мы в основном питались травой, а зимой – крупой. Мы собирали одуванчики, я даже сейчас их люблю есть (улыбается. Прим. автора). Ходили в парк Джамбула, и там люди даже ссорились из-за них. Мама ходила туда в темноте, потому что позже там было много людей, и ничего не оставалось. Еще она ходила 12 км на шестую точку, где выращивали картошку и пшеницу, чтобы собирать колоски и картошку после копки. Это было запрещено, и людей отгоняли. Однажды мама вернулась со шрамом на лице от удара кнутом. Запрещали собирать урожай, но люди все равно это делали, потому что умирали от голода. Весной, как только сходил снег, мама собирала мертвую картошку, которую мы с сестрой чистили, а мама потом сушила и делала из нее крупу. Это спасало нас.
Мы ели хлеб, вот так (складывает ладошку лодочкой. Прим. автора), чтобы ни одна крошка не упала. Мы не жевали его, а рассасывали. Сейчас не жую, потому что зубов нет, а тогда не жевал, чтобы подольше вкусом насладиться (смеется. Прим автора). Сейчас люди бросают хлеб, и меня это возмущает, потому что я помню, как ценил его в детстве...
— Оно у вас было непростым… Спасибо, что поделились своей историей и сохранили веру в людей. Что бы вы хотели сказать нашим читателям?
— Я хочу выразить благодарность всем, кто меня окружал. Я люблю свой город и здесь хочу провести оставшуюся жизнь, тем более, что он стал еще красивее с течением времени..

История Александра Михайловича служит напоминанием о том, что даже в самые мрачные времена немеркнущим светом сияют человеческая доброта и взаимопомощь. В преддверии Дня памяти жертв массовых репрессий и голодомора мы должны чтить не только память о трагедиях, но и о примерах сострадания и поддержки. Память о таких людях и их деяниях – это неугасимый светильник, который будет гореть в сердцах будущих поколений, напоминая им о непроходящей ценности человечности в любых обстоятельствах.